Они оба сели на мостовой и не без стеснения стали наблюдать за гипертрофированными детьми, игравшими в песочек, и дикими лошадьми, с топотом перевозящими по небу штабеля усиленных ограждений для областей неизведанного.
– Ты знаешь, – задумчиво произнес Артур, – если это Саутенд, то он какой-то странный…
– Ты хочешь сказать, что море стоит неподвижно как скала, а здания волнами набегают туда-сюда? – спросил Форд. – Я тоже подумал, что это как-то не так. На самом деле, – продолжал он, наблюдая, как, бумкнув, Саутенд раскололся на шесть равных сегментов, которые закружились в буйной пляске, соединяясь в беспутные, непристойные пары, – тут все очень странно.
Дикие завывания духовых и струнных инструментов засохли в воздухе, на дорогу выскочили горячие пончики по десять пенсов штука, с неба повалила мерзкая рыба, и Форд с Артуром решили побежать за ней.
Они продирались сквозь толстые стены звуков, горы архаичных мнений, долины меланхоличной музыки, собрания неудобной обуви и прочих безделушек, и вдруг услышали женский голос.
Голос звучал мелодично, но говорил только одно:
– Два в степени сто тысяч к одному, и меньше, – а больше ничего не говорил.
Форд соскользнул по световому лучу и завертелся, отыскать источник звука, но не смог увидеть ничего, во что можно было бы поверить.
– Что это за голос? – громче, чем нужно, прокричал Артур.
– Не знаю, – откликнулся Форд, – не знаю. Похоже на значение вероятности.
– Вероятности? Что ты имеешь в виду?
– Ну, вероятность. Как, знаешь, два к одному, три к одному, пять к четырем. А тут говорят, два в степени сто тысяч к одному. Это уже довольно-таки невероятно.
Без предупреждения на них вылился ушат заварного крема.
– И что это значит?! – закричал Артур.
– Что, крем?
– Да нет, значение вероятности!
– Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только, что мы на каком-то космическом корабле.
– Смею предположить, – едко заметил Артур, – что мы не в каютах первого класса.
Ткань пространства-времени забугрилась. Огромными уродливыми буграми.
– Аааааххххггггггг, – сказал Артур, почувствовав, что тело его размягчилось и стало выгибаться в странных местах. – Саутенд, кажется, тает… звезды кружатся…помойное ведро… ноги уезжают на закат… левая рука тоже отвалилась.
Тут его посетила страшная мысль.
– Черт, – сказал он, – что же мне теперь без рук делать с электронными часами? – в отчаянии он скосил глаза, пытаясь найти Форда.
– Форд, – позвал он. – Ты превращаешься в пингвина. Прекрати.
Голос возник опять:
– Два в степени семьдесят пять тысяч к одному, и меньше.
| 